Золото Зарафшана

ВОСТОЧНО-УРАЛЬСКИЙ СЛЕД (Челябинск-40)

О катастрофе на ЧАЭС люди услышали сразу. Жителей 30 населенных пунктов оповестили и эвакуировали. О тех авариях, которые происходили до Чернобыля — в конце 50-х — начале 60-х, долгое время ничего не было известно. О них узнавали спустя десятилетия. Рабочие и ИТР предприятий треста «Гидромонтаж» принимали непосредственное участие в ликвидации последствий Кыштымской аварии 1957 года, связанной с утечкой радиоактивных веществ на площадке радиохимического завода ПО «Маяк» (или «Комбината №817») в Озерске.

До перестроечного 1990 года Челябинск-40, затем Челябинск-65 и ныне Озерск — один из многих ЗАТО («закрытых административных территориальных образований») — был построен в восточной части России, на южном Урале, приблизительно в 15 километрах на восток от Кыштыма и в 70 километрах севернее города-миллионера Челябинска.

Сооружение города — одна из славных страниц в истории треста «Гидромонтаж» — связано со значительным событием в советском градостроительстве: реализацией модели «технополиса», на секретном объекте которого работали 70 тысяч заключенных из 12 лагерей ГУЛАГа. Озерск стал экспериментальной площадкой химического комбината «Маяк» (площадью в 90 км), где в эксплуатации находилось в общей сложности семь реакторов.

Пять уран-графитовых реакторов «Маяка» расположили на юго-восточном побережье озера Кызылташ. Все «атомные котлы» — с прямоточным режимом охлаждения активной зоны, при котором вода перекачивалась напрямую через реактор и сливалась обратно в озеро. Температура сбрасываемой воды доходила до +70 °С. В настоящее время они остановлены.

Шестой реактор «Руслан» — на тяжелой воде — был позднее реконструирован, перейдя на легкую воду, и сейчас он находится в эксплуатации. Помимо этого, имеется еще один реактор на легкой воде, носящий женское имя «Людмила». Он используется для производства трития и изотопов для гражданского потребления.

Благодаря значительным темпам роста город-предприятие определил в своем развитии и крупные населенные пункты области: уже упомянутый Кыштым и Касли, известный своим литьем; к тому времени он имели почти двухвековую историю (со второй половины XVIII века). Но, к сожалению, есть и обратная сторона. За сорок лет деятельности химкомбината «Маяк» десять тысяч рабочих получили высокие дозы облучения. При этом большинство заболеваний выпали на первые годы производства. Четыре тысячи человек погибли в результате острой лучевой болезни.

В начале 90-х в Озерске составляли списки специалистов, которые работали или бывали по делам на промплощадке ПО «Маяк» после аварии 1957 года. Иногда требовалось свидетельское подтверждение для тех, кто не имел городской прописки или соответствующих отметок в трудовой книжке. Сохранилась небольшая справка и о начальнике треста «Гидромонтаж» Якове Андреевиче Кузнецове: «В 1957-1958 годах Я.А. Кузнецов принимал участие в ликвидации аварии на Челябинском химическом комбинате, где я в тот период работал начальником строительства и непосредственно руководил работами по ликвидации аварии. Бывший начальник строительства П.Т. Штефан».

Наша справка

1 декабря 1945 года решением правительства создан комбинат №817.

В его состав вошли: объект «А» — промышленный реактор, «Б» — радиохимический завод, «В» — металлургический завод по производству плутония. 

Директоры — П.Т. Быстров, Е.П. Славский и Б.Г. Мурзуков; научный руководитель — И. В. Курчатов; главный конструктор — Н.А. Доллежаль.

19 июня 1948 года объект «А» выведен на проектную мощность. На сооружение реактора ушло всего 18 месяцев. Его загрузили всем доступным тогда в СССР ураном-235. Плутоний, выработанный этим «атомным котлом», был использован в первой советской атомной бомбе.

22 декабря 1948 года — пуск радиохимического завода «Б».

26 февраля 1949 года — доставка на опытно-промышленное производство завода «В» первого плутония, выделенного на заводе «Б».

Апрель 1949 года — начало процесса изготовления деталей из сплава плутония на заводе «В» по технологии НИИ-9 (научный руководитель работ А.С. Займовский и А.А. Бочвар).

8 августа 1949 года — поставка в КБ-11 деталей из плутония для первой атомной бомбы, изготовленных на заводе «В».

Начало 50-х — ввод в производство четырех урано-графитовых «котлов».

Предположительно в промежуток между 1948 и 1951 годами — пуск первого промышленного тяжеловодного реактора «Руслан» (научный руководитель А. И. Алиханов).

29 сентября 1957 года — радиоэкологическая авария.

К концу 1947 года на площадке «Базы-10» — будущего Озерска — закончилось строительство линейной конторы №6 Управление гидромеханизации, начальником был назначен А.Н. Григорьев. В начале 48-го на монтаже реактора в здании №1 были заняты несколько тысяч монтажников различных специальностей: стальконструкции, пром-, сантех- и электромонтажа. Успех работы реактора во многом зависел от надежности систем водоснабжения, монтаж которых опережал монтаж реакторов.

К маю 48-го на комплексе реактора №1 было смонтировано 230 километров трубопроводов. 8 июня состоялся физический пуск реактора, где функции главного оператора взял на себя И.В. Курчатов, а 19 июня реактор достиг уже проектной мощности. Спустя годы эта дата была утверждена днем основания ПО «Маяк». Плутоний, выработанный этим реактором, был использован в первой советской атомной бомбе РДС-1. Ее испытания прошли 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне, в 7 часов утра по местному времени.

В мемориальном рабочем кабинете И.В. Курчатова, который находится в музее Озерска, можно увидеть фотокопию исторического документа, написанного за два дня до пуска первого реактора: «Начальникам смен! Предупреждаю, что в случае остановки воды будет взрыв, поэтому ни при каких обстоятельствах не должна быть прекращена подача воды. В крайнем случае, может быть остановлена вода рабочего хода. Вода холостого хода должна подаваться всегда. Необходимо следить за уровнем воды в аварийных баках и за работой насосных станций. И. Курчатов». Эта заповедь неукоснительно выполнялась в течение почти 40 лет, до остановки реактора в 1987 году.

В декабре 1948 года на площадке Базы-10 был организован первый промышленный район. В его задачу входило возведение комплекса здания 301, то есть реактора №2 (АВ-1). Возглавил работы В.К. Чистяков.

Пуск реактора АВ-1 состоялся 15 мая 1950 года при участии И.В. Курчатова и присутствующих на пульте управления А.П. Александрова, Б.Г. Музрукова, Е.П. Славского, начальника объекта Н.А. Петрова, главного инженера М.С. Пинхасика.

«В 1950 году продолжалось строительство трех новых реакторов, и, соответственно, трех комплексов водозаборных сооружений и насосных станций, — пишет в своей книге наш хороший знакомый Юрий Николаевич Елфимов, 35 лет проработавший на «Маяке». — Учитывая, что работы велись практически одновременно, а объем подводно-технических работ был довольно велик, к отряду П.А. Керцмана командировали дополнительно большую партию водолазов из других экспедиционных отрядов. Число водолазов-строителей и водолазов-монтажников (назовем их так) в наиболее напряженное время достигало сорока-пятидесяти человек. Казалось бы, такого количества «подводников» вполне хватало для работы в дневное время. Не получалось…

На мелководьях и у берега пробивали под водой десятки, сотни метров траншей под водозаборные трубопроводы, а еще требовалась засыпка от промерзания. Велись и подводные взрывные работы на скальных участках, а также подводное бетонирование оголовков и стыков труб. Для подготовки оснований под трубы требовался привозной грунт, так как подводный часто не годился для этих целей. Подсыпку «постелей» выполняли с понтонов камнем и мелким щебнем. Установка полумуфт, стыковка труб требовали высокой квалификации и навыка, и их выполняли опытные водолазы. Все это занимало много времени, и подводно-технические работы, а также связанные с ними надводные и наземные велись в две-три смены».

В ночное время, по словам Елфимова, освещение рабочих участков производилось с помощью подводных герметических светильников и прожекторов с понтонов или с берега. Надо заметить, что и постоянно работавшие, и прикомандированные водолазы имели хорошую профессиональную подготовку. А это положительно сказывалось на ходе выполнения работ как по срокам их выполнения, так и по качеству.

— Вспоминаю один эпизод, связанный с работой на оголовке, — рассказывал бывший водолаз А.А. Горбачев. — Вода в Кызылташе, на месте строительства водозабора, была очень горячей. Допуск работы водолазов под водой был один час. И однажды наш верный друг пес (а это была овчарка), который постоянно сопровождал нас, прыгнул с водолазного бота на стоящий рядом понтон со щебнем, поскользнулся и сорвался с обледенелого понтона в воду. Когда через несколько минут его подняли, он был мертв. Сварился, бедный пес… И тогда многие подумали: «А что, если кто-то из нас случайно сорвется?»

Подводные трубопроводы больших диаметров, оголовки всех трех водозаборов были смонтированы в установленные сроки, и все три новых реактора пущены в 1951 году, а шестой по счету атомный реактор (в здании 501) — в 1952 году.

На Южном Урале специалистами треста «Гидромонтаж» был выполнен огромный объем работ. Буровой участок на химкомбинате «Маяк» в 1956 году возглавлял опытней производственник Алексей Кириллович Мелешко. Кроме скважин, участок занимался водопонижением и гидромеханизацией. Подразделения треста п/я 301, 13/5, 65, 105 под началом знающих специалистов В.Н. Тюленева, Н.И. Осинина, И.М. Буздыгара выполняли специальные работы: намыв плотин и дамб, бурение скважин, подводно-технические работы, монтаж коммуникаций, включая объекты города.

— Жили мы тогда в деревне Метлино на частных квартирах, а прописаны — в Челябинске-40, в бараке поселка Молодежный. Я занимался обслуживанием земснаряда, — вспоминал бывший слесарь-электрик А.Т. Семин. — Намыв плотины велся эстакадным способом. Начальником участка был Теплых. Он первым и применил в гидромеханизации «зимний намыв». И все же весной в плотине остались прослойки льда, и ее частично промыло. Тут вмешалось КГБ, и больше мы Теплых не видели. Наше предприятие п/я 65 уже тогда представляло собой объединенные участки гидромеханизации и ЭПРОНа. После Теплых начальником участка назначили Н.Т. Логвина. С ним мы заканчивали плотину, но я больше контактировал с Мелешко…

Ветераны строительства вспоминали, что летом 56-го Минсредмаш очень торопил с окончанием строительства плотины. В городе часто мелькали военные разных чинов и рангов, причем «не ниже подполковника», по словам бывшего прораба С.А. Гутников. При тех темпах и сроках, которые устанавливались для выполнения работ, закончить это задание вовремя было сложно. «Но все-таки к финишу, — рассказывал слесарь В.В. Исаев, — мы подошли почти одновременно со строителями. Начальник треста Кузнецов и главный инженер Керцман были очень довольны, что работы мы завершили в короткий срок».

А потом произошла катастрофа…

— Беда пришла в теплый и тихий осенний день 29 сентября 1957 года, — вспоминает участник ликвидации аварии Ю.Н. Елфимов. — Произошел взрыв емкости с радиоактивными отходами на площадке радиохимического завода (объект «Б»). Длина ядерного «языка», основой которого были стронций-90 и цезий-137, составила около 110 километров, ширина — около трех. Позже из 23 деревень, попавших под загрязнение, были выселены 10 тысяч человек. В двух полках военных строителей и лагере заключенных на промплощадке к моменту взрыва находились около 3 тысяч человек, которых в течение суток эвакуировали.

Взрывная сила была равна 75 тоннам взрывчатки. Бетонная крышка емкости толщиной 2,5 метра оказалась отброшена на расстояние 25-30 метров. По данным организации «Экозащита», след от этой аварии существует до сих пор (так называемый «восточно-уральский радиоактивный след», занявший площадь в 23 тысячи квадратных километров).

Наша справка

1957 год — больницы и клиники Челябинской областях заполнены людьми, которые впоследствии находились под наблюдением в течение нескольких лет после аварии. В последующие годы в результате облучения умерло около 200 человек.

1958 год — в Челябинской и Свердловской области необработанными остались 106 тысяч гектаров плодородной земли.

Осень — зима 1957-1958 годов — сельскохозяйственные продукты питания в регионе запрещены к употреблению. Наибольшему облучению подвергся поселок Щербаково. Всего было эвакуировано 10 200 человек. Тех, кто получил наибольшие дозы, вывозили в течение недели после аварии. Некоторые наиболее пострадавшие районы были эвакуированы лишь спустя десять дней. Это привело к тому, что люди получили дозу облучения. Жители остальных районов ждали своей судьбы в течение последующих двух лет. Населенные пункты сжигались, а верхний слой почвы снимался.

Его вывозят на захоронение.

Загрязненная земля до сих пор выведена из хозяйственного обращения. Существует Федеральная программа реабилитации людей, пострадавших в 57-м от аварии на «Маяке».

На следующий день после взрыва из Москвы прилетела комиссия во главе с министром Минсредмаша Е.П. Славским. Следует заметить, что Ефим Павлович — один из первых директоров ПО «Маяк» — сменил в министерском кресле своего предшественника М.Г. Первухина (тот пробыл министром меньше ста дней) буквально за два месяца до аварии. В комиссию, которая сразу приступила к работе, входили академики А.П. Александров, И.К. Кикоин, начальник III Главного управления Минздрава СССР А.И. Бурназян и руководитель IV Главного управления министерства А.Д. Зверев.

«К ликвидации последствий подключились руководители подразделений и служб дозиметрии заводов, ЦЗЛ, главные специалисты управления комбината, руководители строительно-монтажных подразделений и командиры воинских частей, представители медицинской и санитарной служб, — пишет Ю.Н. Елфимов. — В приказе Е.П. Славского от 1 ноября 1957 года говорится, что причиной взрыва было недостаточное охлаждение «банки» №14, что привело к повышению температуры продукта и созданию в ней условий для взрыва радиоактивных солей».

«Грязное» облако юго-западный ветер разнес по лесам, полям и озерам. Разнес на тысячи квадратных километров — по Челябинской, Свердловской и Курганской областям…

Е.П. Славский подписал приказ о формировании двух отрядов военнослужащих по 200 человек в каждом для ликвидации последствий аварии. После все участники работ должны будут уволены в запас. Ответственным был назначен начальник строительства П.Т. Штефана. Указывалась и максимальная доля облучения — 25 рентген. Конструкции, механизмы, дороги предписывалось отмывать водой. Но опасность грозила и с другой стороны.

— На заводе «Б», в эпицентре взорвавшейся «банки» №14, была нарушена система охлаждения других хранилищ, и в любую минуту мог произойти взрыв, — вспоминал бывший директор ПО «Маяк» Б.В. Брохович. — Поэтому в условиях опасности взрыва, в лихорадочной спешке, с неимоверными трудностями и переоблучением персонала комбината и строителей были отсыпаны дороги и участки территории для размещения бурового оборудования, проведено бурение в железобетонных стенах, перекрытиях, проходок. Были проложены трассы и подана вода для охлаждения радиоактивных отходов.

«Загрязненные» предметы закапывали, а участки грунта срезали бульдозерами или засыпали чистым грунтом. На базе строительных районов №1 и №7, непосредственно попавших под «след», были созданы санитарные отряды. До выброса они возводили второй радиохимический завод — объект «ДБ».

— На площадку неоднократно приезжал из Москвы начальник треста «Гидромонтаж» Я.А. Кузнецов, — рассказывал В.П. Чернов, сменный буровой мастер. — Он интересовался ходом всех работ, выполняемых его подшефным подразделением, но, в первую очередь, делами, связанными с ликвидацией последствий аварии. В поездках по объектам его постоянно сопровождал или Буздыгар, или Осинин.

Необходимо сказать несколько слов о тех, кто сопровождал Якова Андреевича Кузнецова в поездках. Подполковник Иван Михайлович Буздыгар — один из видных руководителей Гидромонтажа на площадке Озерска — до назначения начальником предприятия п/я 65 в Челябинске-40 прошел длинный армейский путь, воевал. До назначения в Базу-10 являлся начальником предприятия п/я 19 треста «Гидромонтаж», выполнявшего сложные гидротехнические и другие специальные работы на сооружении комбината и закрытого города Свердловск-44.

Оттуда И.М. Буздыгара и переводят в Челябинск-40, где на плечи его подразделения (водолазов, бурильщиков, монтажников, сварщиков, механизаторов) ложатся не только важные работы по ликвидации последствий взрыва емкости на объекте «Б», но и завершение строительства уже упомянутого объекта «ДБ». Кстати, именно за стройки Озерска в 1962 году Иван Михайлович был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

— На площадке нас часто навещали начальник предприятия И.М. Буздыгар и главный инженер Н.И. Осинин, — рассказывает буровой мастер В.П. Чернов. — ЕСЛИ Осинин у нас проработал к тому времени года три, и мы знали его уже хорошо, то Иван Михайлович приехал буквально месяца за три до взрыва. Помню, на перекурах он иногда вспоминал отдельные моменты своей работы в волгоградской конторе гидромеханизации. Видимо, там тоже было нелегко, потому что он часто повторял: «Из полымя да в пламя». «Пламенем» он считал нашу обстановку, наши напряженные условия, в которых работали.

Условия действительно были напряженные. На чрезвычайный характер работ и место их проведения указывали таблички (установленные буквально везде) с надписями: «Допуск — 5 минут», «Допуск — десять минут», «Допуск -пятнадцать минут». Иногда допуск составлял 30 минут.

Вот что вспоминал С.А. Гутников, который после окончания строительства плотины-10 был переброшен на промплощадку комбината, а затем выполнял монтажные работы в городе (впоследствии руководил большим монтажным участком в Дубне.)

— Я был сменным руководителем на работах по бурению «банок», так как находиться там долго одному не полагалось: допуски выдавались только до 30 минут. Все работы по бурению координировал непосредственно главный инженер нашей организации Николай Иванович Осинин. Он ежесуточно передавал сведения о результатах работы в Москву, возможно, и в министерство. Надо сказать, что это был деловой, грамотный инженер, спокойный и крайне выдержанный. На «банках» он бывал постоянно, и, казалось, совершенно не реагировал на радиационную обстановку. Своим присутствием он поддерживал буровиков морально.

В тяжелой послеаварийной ситуации самого Осинина поддерживали и опекали шефы: Н.А. Семенов, заместитель главного инженера комбината, А.Ф. Пащенко, начальник объекта-25 (объект «Б»), Я.А. Кузнецов, М.С. Зарин, заместитель главного инженера стройки. Помогали и представители службы дозиметрии завода, представители заказчика.

Николай Иванович, кратко рассказывая о событиях тех лет, писал так: «Мы вели монтаж и демонтаж временных водоводов на «грязных» участках промплощадки для смыва верхнего слоя грунта и отмывки конструкций. Пришлось в условиях жестких допусков делать подвод воды к емкостям комплекса, которые мы разбуривали. Я со старшим прорабом Пустовойтенко руководил организацией бурения. Всего нами было выполнено не менее пятидесяти проходок в емкостях. Кое-кто потом из наших ребят заболел, некоторые перенесли серьезные операции, но это было уже позже.

А вот у одного из солдат нечаянно сорвалась вниз штанга, и он обмакнул бур в раствор емкости. Он поднял штангу, протер бур рукавицами и продолжал работу: снял с бура коронку с победитом, провел еще какие-то операции и только после этого, в тех же рукавицах, покинул рабочее место. Парень пострадал: получил радиационный ожог обеих рук…»

Когда комплектовали бригаду буровиков на комплекс, на «банках» работать многие отказались. «Вроде бы ничего и не знали толком о существе дела, а работать не пошли — вспоминал Николай Иванович. — А другие, наиболее смелые и решительные буровые мастера и бурильщики, пошли и выполнили поставленную сложную и важную задачу».

Руководителями было принято решение об установлении контроля за оставшимися «банками».

— Нам дали указание пробурить по пять скважин (проходок) над каждой из них, — рассказывал П.П. Пономаренко. — Подходить же к месту взорвавшейся «банки» категорически запретили. Буровики изыскательной станции проектного института, работавшие на площадке, от бурения отказались. Были поумнее и пограмотнее нас (имею в виду, хитрее). А подполковник Буздыгар согласился.

По словам Пономаренко, предстояло не просто пробурить в центре каждой «банки» по пять отверстий, но и обсадить их трубами, чтобы можно было опустить приборы для контроля.

— Я не специалист, — рассказывал он, — и не знаю, какие датчики или приборы ставили, температурные ли, дозиметрические, но вспоминаю, что в некоторые «банки» готовились подать воду для охлаждения.

Толщина железобетонных перекрытий доходила до 80-100 сантиметров, внутри — мощная арматура, которая при бурении изгибалась, не давая возможности выполнить проходку, а тем более опустить вниз обсадные трубы. Наконец, придумали «как» и установили у бура вниз специальные победитовые конусные накладки. «Вгрызлись» в перекрытия. Дело пошло. Потом внутрь опускали куски нержавеющих обсадных труб диаметром до 80 мм.

— Бурить бегали по очереди, — продолжает рассказ Пономаренко. — Естественно, время для работы, положенное по допускам (пять-десять-пятнадцать минут), нас никак не устраивало. Ведь за этот непродолжительный период надо было добежать, — а не дойти! — до бурового станка, поднять штангу, накрутить коронку с победитом, снова все выровнять, а затем уже бурить. Этими минутами допуска не обходились, их просто не хватало, и мы покидали рабочие места только после громких и зачастую крепких слов руководителя или дозиметристов. Благо, за нами присматривали.

По рекомендациям службы дозиметрии под станки и под ноги люди клали листы свинца, но чем они могли помочь, если «из скважины, из-под бура, в лицо и на спецодежду била струей бетонная пыль, да еще какая! И это повторялось не один день и не один месяц. Отмывались подолгу в санпропускнике на заводе… так продолжалось с конца 1957-го и почти весь 1958 год. Помогали нам военные бурильщики, специально приехавшие из Сибири. Деловые были ребята, из какого-то специального подразделения». А из какого, никто не знал. И это не единственный пример секретности.

Некоторые бывшие эпроновцы, например, проработав долгое время на озерах Южного Урала, только по прошествии несколько десятков лет узнали действительные географические названия мест, где они находились с риском для своего здоровья.

«В своих воспоминаниях, датированных началом 90-х годов, озеро Кызылташ, в котором многие провели десятки и сотни часов, они именуют не иначе как озеро Течь, — пишет Юрий Николаевич Елфимов. — А иные так и не узнали до конца своих дней, на каких водоемах работали, где проводили длительные часы под водой… Суровы условия подводной работы. Ведь в любой день, в любой момент по каким-либо причинам могло придавить шланг воздухообеспечения или повредить скафандр при монтаже труб, металлоконструкций, да и при выполнении других тяжелых работ. От переохлаждения, утомления, внутреннего беспокойства или стресса можно было просто потерять сознание… И аварийные случаи у некоторых водолазов были: попадание воды в скафандр, прекращение подачи воздуха. Но никто не писал об этом. Видно, не хотелось бередить души, «старые раны» своих друзей-водолазов этими воспоминаниями».

Что касается Течи, то это было не озеро, а река. Сюда в период с 1949 по 1967 годы, согласно тогдашней практике, сбрасывали радиоактивные отходы, которые образовывались в результате переработки отработанного ядерного топлива.

В результате сбросов подверглось повышенному облучению, по разным данным, от 28 по 124 тысяч человек. Естественно, что наиболее пострадало население, проживавшее вдоль самой реки. С 1953 года было запрещено использовать речную воду для питья. До 1960 года из этих мест власти спешно эвакуировали 7500 жителей. Однако жителей поселка Муслюмово, расположенного в 30 километрах вниз по течению от х/к «Маяк», почему-то оставили на месте.

Для многих молодых специалистов треста «Гидромонтаж» командировка на Урал не таила в себе ничего плохого. Об аварии 57-го они просто ничего не знали.

— Мы были молодыми водолазами, когда в декабре 1958 года отдел кадров п/я 646 направил меня и Алексева в командировку на Урал — на предприятие п/я 301, — вспоминал О.С. Моисеев. — Думали, что будем работать с нашими старшими коллегами-водолазами, находившимися на площадке: Прокопенко, Кораблевым, Онищенко… Но пока оформляли пропуска и документы на промплощадку, нас вызвал главный инженер Николай Иванович Осинин и попросил выполнить весьма срочное и важное дело, сказав при этом, что работа не под водой, а на земле: требуется проложить детальной трубопровод диаметром 150 мм для подачи чистой воды на территорию промплощадки…

Они поступили в распоряжение прораба A.K. Мелешко и внимательно прослушали инструктаж службы дозиметрии. Он заключался, в основном, в следующем: на рабочем месте есть и курить запрещается, время работы (по допуску) — два или три часа в день. Полное ежедневное переодевание в спецодежду и мытье в санпропускнике завода после окончания работы, куда водолазов, по указанию прораба, должны увозить и привозить.

— Мелешко обещал ежедневно выдавать бесплатно талоны на спецпитание, — продолжает рассказ Моисеев. — Остальное по инструктажу нас как-то не тревожило и не волновало… На площадке, куда мы приехали после переодевания, урчал бульдозер, расчищая трассу водовода от снега, пней и мелколесья, а часть труб уже была сварена в плети. И только тогда я понял, почему мы оказались здесь. Я мог работать сварщиком и газорезчиком, а Осинину как раз это и требовалось, потому что на большой трассе будущего водовода (как выяснилось чуть позже) работал один-единственный сварщик, наш коллега-водолаз В.К. Антоненко.

От него водолазы узнали, что над этими местами прошел след взрыва в 1957 году и кругом ведется санитарная очистка территории силами воинских подразделений. Они назвали трассу «мертвой зоной». От места, где начали работать, хорошо просматривались громаднейшие, как им тогда казалось, сооружения каких-то цехов…

Моисеев продолжает свой рассказ:

— В «мертвой зоне» я резал и подгонял стыки труб, Антоненко сваривал их в плеть, Алексеев помогал поднять, поднести, поддержать трубы при сварке, а бульдозер двигался впереди нас — готовил основание под трубопровод. Прокладывали его по поверхности, для использования (как мы потом узнали) в теплое время года. Так и работали где-то до конца марта 1959-го, пока у какого-то колодца, где, видимо, должна была быть врезка, нам не сказали: «Все, ребята, спасибо. Вы свободны*. Я уже был женат, да еще остался на водолазные работы, поэтому к лету мне предоставили комнату в бараке по улице Красной. Скоро я привез в город семью: жену и дочь. Работа и жизнь продолжались…

На переодевание работников возили в «коломбине» — это такой грузовик с фанерной, легкой будочкой в кузове для защиты от ветра, дождя или снега. От санпропускника и заводской столовой люди добирались до города уже вместе с заводчанами, рейсовыми автобусами. После окончания работ выдали хорошие (по тем временам) денежные премии.

Но разве могло усиленное питание плюс денежные премии поправить здоровье? Ответ очевиден. Но, как показывает жизнь, власть не любит платить по своим счетам. Для многих чиновников люди, рисковавшие собой в «горячих» точках, на ядерных испытаниях или при ликвидации атомных аварий, — это всего лишь отработанный материал, «уходящая натура». И только мощное общественное давление заставляет подобную публику соблюдать какие-то приличия.

Одним из участников ликвидации последствий аварии на «Маяке» был Семен Николаевич Зайченко. В 41-м вместе с родными он был эвакуирован в Среднюю Азию. Там окончил школу, строительный техникум и уехал по направлению на Урал. Работал на одном из предприятий Минсредмаша.

Четыре года молодой уроженец Одессой области строил гидротехнические сооружения, каналы, туннели… Руководил большой группой водолазов-подводников. В тресте «Гидромонтаж» — с самого основания, здесь работал уже в качестве начальника участка МСУ-28.

В 1957 году Семен Николаевич находился в командировке в Озерске, когда на «Маяке» произошел ядерный выброс. А затем ему пришлось полгода пролежать в московских клиниках, где он, можно сказать и так, родился заново. После «ремонта» вернулся к своим водолазам — людям особого типа, которых оптом предатель Олег Гордиевский, работавший на британскую разведку, и ему подобные персонажи презрительно зачислили в разряд «хомо советикус».

«Когда-то у русских были обычные, милые лица, — сообщает Олег Гордиевсикй в своей книге «Следующая остановка расстрел», — которые мы можем видеть на фотоснимках, сохранившихся с дореволюционных времен, но коммунизм обратил лица в рожи — отвратительные, обезображенные жестокостью и кознями хари, служившие неопровержимым свидетельством и духовной, и физической деградации тех, кому они принадлежали».

Что ж, в Союзе дерьма хватало, и книга предателя — наглядное тому подтверждение. Но зато было много людей, вычеркнувших из своего лексикона слова «не могу» и «не нравится». Они знали только одно «надо». И не потому, что того требовали партия и социалистическое соревнование. Просто они были такими. Их отцы выиграли самую страшную войну в истории человечества, а их дети вывели нашу державу на космическую орбиту. И сейчас, живя в нынешней России, мы по-прежнему проедаем накопленный прежними поколениями потенциал.

Сейчас говорят, что их, с помощью изощренной идеологической обработки, воспитала такими власть, выведя особый сорт, чтобы задарма решать масштабные проекты. Да, это были люди старой закалки, старых устоев. Только работали они не за страх, а за совесть. В том числе, когда нужно было идти в зону радиационного заражения. Изнурительная, опасная работа, тяжелые условия, в которых приходилось жить годами, сплачивали людей покрепче цемента. Они знали себе цену, а потому, уважая себя, также уважали и свой труд.

Зайченко повезло: у него была очень хорошая семья. Жена не жаловалась, когда приходилось годами жить на объектах, порой в вагончиках, где, кроме умывальника и печки, ничего не было. Она была рядом, когда у него случались ЧП, делила с ним невзгоды и радовалась удачам, а последних… все-таки оказалось больше. По мнению бывшего советского разведчика Олега Гордиенко, она тоже принадлежала к категории «хомо советикус».

Они строили сложные гидротехнические сооружения в Сибири и на Урале. В Средней Азии и на Украине. Много лет Зайченко с семьей жил в Томске, Челябинске, почти двадцать лет — в Глазове, где Семен Николаевич работал на секретном комбинате. Вместе со своими водолазами укладывал трубопроводы в Румынии и Болгарии. И тогда вывел для себя одну истину: лучше наших рабочих все-таки нет. Мы сильнее, никто не может отдаваться своему делу так самоотверженно.

Рассказ про Челябинск-40 будет не полным, если мы не упомянем про осушение Карачая. После того, как стало ясно, что сброс жидких радиоактивных отходов в речную систему приводит к смертельно опасному загрязнению, х/к «Маяк» обратил взгляд на озеро Карачай, которое использовалось в этих целях с 1951-го по 1953 год включительно. После соорудили хранилище, хотя средне- и низкоактивные отходы продолжали отправлять прямиком в озеро.

В период с 62-го по 1966 год из-за отсутствия достаточного количества дождей оно стало постепенно уменьшаться. Весной 67-го часть водоема высохла, в результате чего оголилось около пяти гектаров дна. Начавшиеся той же весной сильные ветры разнесли радиоактивную пыль. Естественно, результат не замедлил быть: была загрязнена площадь 1800 км2 с населением 40 тысяч человек. В общих чертах ситуация напоминала последствия аварии 1957 года.

В период с 78-го по 1971 год оголившиеся ростки засыпали песком. Кроме того, были укреплены каменные насыпи вокруг озера. В период с 78-го по 1986 год Карачай заполнили полыми бетонными блоками, имея целью предотвратить перемещение донных отложений. Всего же в озеро сбросили 9444 блока общей площадью 1272 м2. С 88-го по 1990 год производилось строительство валов для раздела озера.

Увы, но была в этом районе и еще одна беда, о которой власти, насколько возможно, хранили преступное молчание. В 1949 году вблизи Озерска искалось сооружение установки для обогащения природного тория. Производство прекратили в 1964 году, но только по прошествии четырех лет стало известно, что комбинат сбрасывал радиоактивные отходы в окружающую среду вблизи Озерска, причем без какой-либо защиты. Помимо этого, на территории, прилегающей к заводу, захоронили часть радиоактивного оборудования. А поскольку песок с содержанием тория использовался в строительстве, то в 36 жилых домах был обнаружен повышенный уровень радиоактивного излечения — от 60 до 500 мкР/час.

Те, кто в далекие годы жил в Челябинске-40 временно, наездами — приезжая и уезжая, — от предприятия п/я 301 (так стал называться участок гидромонтажа) не отрывались. Некоторые нашли пристанище в Селятино.

— После тридцати лет, отданных водолазному делу, — вспоминал А.А. Горбачев, — я, как и другие мои собратья по родной стихии, нашел «тихую гавань» в поселке Селятино Московской области. О работе в ЭПРОНе, а затем в организации, которая сменила много закрытых и открытых наименований и теперь называется «Урал Гидромонтаж», у меня остались самые добрые воспоминания.

«Урал Гидромонтаж» за годы работы принимал участие в строительстве, реконструкции и ремонте более двух десятков водозаборных и гидротехнических сооружений на озерах Иртяш, Кызылташ, Улагач, Акуля, Касли, Иткуль, Синара, Силач и других, в том числе водозаборов для всех атомных реакторов ПО «Маяк».

Сегодня ЗАО «Урал Гидромонтаж» является самостоятельным предприятием. Оно имеет свою солидную производственную базу для ремонта и технического обслуживания машин и механизмов, парк различной техники — экскаваторы, трубоукладчики, автокраны, бульдозеры, буровые установки, современное сварочное оборудование, автотранспорт и средства малой механизации. Сотрудники предприятия выполняют монтажные работы во многих городах Урала. Специалисты держат курс на создание более привлекательного для заказчика имиджа предприятия, выполняя работы в полном комплексе, со сдачей объектов «под ключ». Генеральным директором «Урал Гидромонтаж» является ветеран треста Анатолий Иванович Лобода — заслуженный строитель РСФСР, кавалер ордена «Знак почета», почетный гражданин Озерска.

Свой трудовой путь он начал мастером и вырос до заместителя главного инженера МСУ-28 треста «Гидромонтаж». Большую часть жизни А.И. Лобода провел на Урале, работал в Снежинске, Златоусте, Кыштыме, Касли, Миа-се, Верхнем Уфалее. В 1984 году Анатолия Ивановича направили в Озерск, где возводилась Южно-Уральская атомная электростанция.

Строителство АЭС было начато в 1984 году. Объект «прописали» в километре от водоемов «Маяка». Изначально проект включал в себя три реактора-размножителя на быстрых нейтронах типа БН-800. Предполагалось, что «атомные котлы» будут также снабжать энергией Челябинскую область и выпаривать часть воды из водоемов, предотвращая, таким образом, возможность затопления.

Фундамент для двух реакторов был заложен, когда в 1987 году реализацию проекта приостановили. Причина — экономические трудности, а также выступления общественности и местных властей против этого проекта. Осенью 1992 года Минатом выделил деньги на возобновление строительства, но из-за высокого уровня инфляции сумма оказалась недостаточной.

По итогам 1998 года ЗАО «Урал Гидромонтаж» вошло в число 130 лучших строительных организаций России. Примечательно, что в этом коллективе, несмотря на веяния времени, удалось сохранить все лучшие традиции советского периода: существует профсоюзная организация, действует система морального и материального поощрения за добросовестный труд.

Но, завершая рассказ, еще раз вернемся на площадку «Базы-10».

— Все мои поездки в Челябинск-40 вспомнить трудно, — рассказывал водолаз В.И. Древалев, — но в 1959 году я снова был командирован на площадку, где начальником знакомого мне ранее подразделения был подполковник И.М. Буздыгар, а главным инженером — Н.И. Осинин. С осени 1959 года до весны 1960 года мы заменяли подводный кабель от здания 318 до оголовка. Вместе со мной работали водолазы О.С. Моисеев, П.Н. Онищенко, Е.А. Алексеев. У нас, водолазов, тогда был установлен трехчасовой рабочий день при общем (для всех) восьмичасовом. Но на то были причины.

Многие годы спустя, когда была снята завеса секретности, ветеран стройки Ю.Ф. Старков рассказал одному из корреспондентов Озерска о своей работе после аварии. Несколько позже Юрий Федорович, по просьбе Ю.Н. Елфимова, дополнил свои воспоминания. В окончании главы частично воспроизведу этот диалог.

«- На зараженной территории часто приходилось работать?

— После 1957 года многие объекты строили у самого «пекла», особенно когда прокладывали коммуникации. Вместе с грунтом мы подняли всю «грязь», которую во время дезактивации упрятали под слой земли.

— Вы знаете, сколько рентген набрали?

— Нет, учета не было, а потом — что толку?..

— Говорят, что строители и монтажники на нашей площадке совершили подвиг?

— Я считаю, что да, именно подвиг. Собрать на «пятачке» в короткий срок десятки тысяч различных специалистов, поднять на ноги все лучшие силы строителей и монтажников. Построить и пустить за полтора-два года тогда совершенно новое для страны производство, в короткий срок создать новый город. Это ли не подвиг!

Ликвидация последствий аварии 1957 года тоже подвиг. Люди шли на все, не жалея себя. И принимавшие в этом участие, конечно же, заслуживают памяти и великой благодарности».