Одинокая птица над полем кружит,
Догоревшее солнце спустилось с небес.
Если шкура сера и клыки, что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес!
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Распроси ка сначала меня, как я жил......
Я в кромешной ночи, как в трясине тонул,
Забывая, как чист над землей небосвод.
Я там собственной крови с избытком хлебнул,
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан поподал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, что бы я не порвал,
И цепи, что бы мой задержала рывок.
Небывает на свете тропы без конца,
И следов, что на веки ушли в темноту.
А еще не бывало, что б я стервеца
Не догнал на тропе и не взял на лету!
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы тетевы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка
И не слышать, как лонет хребет у врага!
Вот бы где-нибудь в доме горел огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там в далеке.
Я бы спрятал клыки, я бы лег бы у ног,
Я бы нежно прижался к детской щеке.
Я бы верно служил и хранил, и берег,
Просто так за любовь улыбнувшейся мне.
Но не ждут и попрежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне!